Читати книгу - "ДНК"
Шрифт:
Інтервал:
Додати в закладку:
Едкий дымок исподволь отравлял мир. Но, честно сказать, тому, кто привык бегать на террикон всегда, когда ему становилось скучно, одиноко, плохо, каждый раз, когда хотелось, чтобы его родной отец пришел и сказал: я люблю тебя, сынок, ты вовсе не уебок, не дегенерат, не выродок, тому, конечно, этот дымок, в конце концов, становился другом и помогал выживать. Дымок этот насыщал тебя чем-то таким, что в окружающем тебя социально-ментальном пространстве отсутствовало напрочь. Я бы назвал этот феномен дымом отечества. Думаю, что яда, подобного этому, глубинному, честному, рожденному в подземных древних хранилищах апокалипсиса, взять в Украине больше негде.
Зимой на «горячих» терриконах снег не лежал, плавился. Можно было сидеть на них в самый лютый мороз, курить и смотреть на покрытую снежной коркой степь. Она вся была испещрена перелесками, полями, дачными поселками, речушками, ставками. Вдыхая дымок, ты поднимался над терриконом и плыл в лучах заходящего январского солнца, как дирижабль, чуть покачиваясь над городом от восторга, томления и любви. Любви к чему? Да к своей земле, которая, нежась перед тобой на подушках января, поскрипывала снегом и сухой породой, свистела ветром, касалась губ и зрачков ледяными иглами, мерцала в рапиде, наплывала и вздрагивала от уколов солнечного луча.
Одинокого подростка занимала мысль о том, что или, скорее, кто там внутри террикона топит жаркие печи. Что он хочет, чего боится, зачем так долго не говорит с нами — верными рыцарям дыма, огня и угля, а также стронция, бария, калия, алюминия, германия, скандия, галлия, иттрия, циркония, кварца, меди, титана, серы, хлора. В этом крылась загадка, обернувшаяся к нам лицом в тот момент, когда мы к этому были готовы. Но чтобы рассказать об этом, придется повременить и поговорить сперва о конце девяностых, а скорее, даже о начале двухтысячных, о славных десятых годах, когда мы только-только учились мастурбировать, играть соло на гитаре, курить гашиш и любить Родину.
Итак, терриконы. А вокруг них — посадки, умирающие лесные хозяйства. Чуть южнее — дачные поселки, речки, поля. В тех полях мы паслись и спасались. Там мы курили, пили вино, ругались матом, дрались на ножах, играли в карты, мастерили взрывпакеты и бросали в костры, беспощадно крали из дачных огородов и домов все, что не успевала прибрать от греха подальше рука хозяина. Мы пели. Боже мой, как мы пели! Под гитару, хриплыми голосами, изображая «Депеш Мод» и «Холодне сонце», «Скорпионс» и «Братів Гадюкіних», «Рамштайн» и «Вхід у змінному взутті», «Нумер 482», «Мотор’ролла», «Воплі Відоплясова», «Ария», БГ, «Кино», «Плач Єремії», а потом, конечно, и «Океан Ельзи», хотя, скажем, эстетика русских групп «Ноль» или «Крематорий» были нам всегда гораздо ближе.
Тут надо сказать, что ответственными за изображение всей этой музыкальной хрени были в основном я и мой друг Виталька Маслов. Из пятерых хранителей горящего террикона, окруженного лесистыми холмами, только мы с Масловым обладали уверенными зачатками музыкального слуха, ритма, английского и украинского языков. Шура Бобер, Гена Косач и Костя Красотка были наделены музыкальными способностями, не говоря уже о лингвистических, куда в меньшей степени. Впрочем, нас это не смущало. Кроме музыки, было у нас и еще одно общее увлечение — кинематограф, в основном, конечно, американский.
Вы, конечно, помните, лучшие фильмы десятых годов? «Властелин колец. Возвращение Короля», «Матрица. Перезагрузка», «Ловец снов», «Бэтмен. Начало», «Трансформеры», «Крепкий орешек 4.0», «Пираты Карибского моря», «Индиана Джонс и Королевство хрустального черепа», «Железный человек», «Хроники Нарнии», «Темный рыцарь». Возможно, я что-то подзабыл. Все дело в том, что сейчас, конечно, эти шедевры воспринимаются как-то не так. Годы прошли, да и вообще, многое прошло. При этом очень многое пошло не так, как бы хотелось нам и старичку Нео. Но святые имена Кристофера Нолана, братьев и сестер Вачовски, Гора Вербинского, Эндрю Адамсона, Стивена Спилберга навсегда останутся в наших сердцах. Точнее, они уже остались в этих самых кусочках трепетного человеческого мяса и стонут в них, свищут и плещут ностальгией по тому времени, когда чудесное находилось рядом с нами буквально в каких-то двух шагах.
Места, в которых по преимуществу протекала моя жизнь до самого начала двадцатых годов, когда я поступил на биологический факультет, были удивительные. Необыкновенные. В тех местах жить было хорошо и страшно. Работающие заводы, занимавшие десятки квадратных километров, старые и новые шахты, между ними леса, городские проспекты, центр города, похожий на один больший парк, и снова промзоны, терриконы, лески, речушки. Степь куда ни глянь, и на двести тысяч километров видно небо до горизонта — пронзительно синее, высокое, уходящее в бесконечность.
Мы знали, что живем в Украине, но отчетливо понимали, что в то же самое время отрезаны от нее. Как писал поэт, «как нелюбимое дитя в семье родной». Как-то так приблизительно. Вот, главное, все остальные регионы как регионы. Значит, живут все вместе, соборно, чин-чинарем. Согласие между ними, любовь, взаимное понимание, просто Шир для хоббитов какой-то, ей-богу. Слезы от счастья наворачиваются. А Донбасс, как раз то самое место, где мы родились и жили, неотчетливо, неформально, но вполне безысходно оказывался отмежеван от остальной Украины. И дело, конечно, совсем не в языке.
С парнями мы эти вопросы, насколько я помню, не обговаривали ни разу. Слов таких не знали, малы были, глупы, инфантильны. Бог весть, как это объяснить. Но понимать — что-то такое понимали, конечно. Тем более что, по нашим ощущениям, мы родились в самом центре Украины. В месте, определяющем всю ее географию, местоположение на континенте и общую архитектонику рождающихся в этой стране смыслов. Даже сомнений быть не могло — мы живем в центре мироздания, огромного, таинственного и загадочного. И наш террикон — горячее сердце страны, находится, конечно, в том месте, где
Увага!
Сайт зберігає кукі вашого браузера. Ви зможете в будь-який момент зробити закладку та продовжити читання книги «ДНК», після закриття браузера.