Читати книгу - "Письменники про футбол"

Розштовхуючи пасажирів і тримаючи над головою загіпсовану клешню, до нас наближається Поля.

— Нє, — каже Стас, — я пас. Вона он яка зла. — І пірнає в натовп.

Так я й стою зі скаліченою сойкою в руках. Поля нарешті долазить до мене, кілька секунд розгляда мою сойку, потім набирає повні груди повітря й збирається щось… Що саме вона збиралася, я так і не дізнався, бо вже наступної миті в її очах зблискують запальнички, а з вух майже натурально починає валити дим.

— А-а-а-а-а-а-а, — волає вона, заплющуючи очі.

Тим часом чиясь рука хапає мене за штанину й тягне до виходу.

Двері якраз розчахуються, і Стас витягує мене на платформу. Розчервоніла й дика Поля лізе за нами.

— Сойку, — кричить Стас.

— Що, сойку?

— Кидайте сойку!

Я по-гандбольному фігачу в Полю сойку. Поля ухиляється, і сойка хряпає якогось мужика по потилиці. Двері електрички зачиняються. Finis.

— Що це було? — питаю я в Стаса нагорі.

— Та так, — каже він. — Довго пояснювати. Трюк один. «Нечесна чесність» називається.

Мама довго й прискіпливо розглядає кросівки:

— Де взяв?

— Учитель літератури купив, — винувато відповідає Стас. — Ми, правда, сойку загубили.

— Яку сойку? — фігачить його рушником мама. — Як ми тепер твоєму вчителю гроші віддамо?

— Він сказав, як виросту, то й віддам.

— Ну-ну, — киває мама, — так я й повірити-повірила.

Потім вона йде в кімнату до Студента, і вони довго про щось радяться, але що б вони там не нарадили, Стас знає точно — сойку вже не вернеш… так само, як і бутси, які мама збирається завтра віднести на ринок…

Суботній ранок починається о другій дня. Першим ділом, ніби солдат строкової служби, я ставлю на шпалерах позначку — іще один відпрацьований у школі тиждень. Варю каву, курю у вікно. У двері моєї квартири з відрізаним дзвінком хтось грюкає.

— Хто там? — підходжу й знуджено питаю я.

— Відкривайте, міліція! — чую у відповідь.

— Не відкрию, — кажу я, а сам думаю: «Поля, точно Поля помстилася».

— Відкривайте, відкривайте, а то зараз двері на хуй спиляєм, по-хорошому відкривайте.

І я відкриваю. «ZAZ» валить зі стереосистеми свій «Падам». Мене натомість валять на підлогу. Кава розливається.

— Ну що, — кажуть копи, — дострибався, педофіл довбаний? — і застібають мені на зап’ястках важкі холодні браслети.

Браслети нагадують командирські годинники. От тільки нащо мені аж два годинники?

ОЛЕКСАНДР «ФОЗЗІ» СИДОРЕНКО

ПИСТОН[6]

Если твою голову пришить собаке, она с ума сойдет.

Евгений Филиппович Лемешко — Юрию Тарасову

01

Когда Пистон был совсем еще маленький, дед Петро рассказывал, как однажды в получку дождался последних десяти билетов в мгновенной лотерее «Спринт», взял их все и выиграл чуть ли не сто пятьдесят рублей. Стоя возле киоска, Пистон прям заулыбался, вспоминая, как хорошо было с дедой, когда тот хильнет рюмашку на праздник и давай всех веселить своими историями «за старую жизнь».

Про дедыну удачу Пистон слышал сто раз, и теперь, когда так нужны были деньги, у него и тени сомнения не оставалось в том, что самое разумное решение — дождаться двух последних билетов, взять их на рупь, а там счастье и подвалит. Жалко только, что тёханка в киоске попалась злая и никак не хотела сознаваться, сколько билетов у нее осталось. Может, последние она спецом себе забирает, и еще не факт, что продаст ребенку лотерею…

Народ билеты брал вяло: за последние два часа подошло человек пять, не больше, да и то когда тралика долго не было. Деда говорил, шо их завозят раз в день и нужно ждать вечера. Ладно, повисим, время есть. От нечего делать можно было поиграть в какую-нибудь игру — типа в какую сторону больше проедет белых «жигулей» — или посчитать, сколько процентов прибыли получил дед Петро в свой лучший вечер. Тем более что сейчас Пистон был уже нормальный взрослый пацан, шестой заканчивался класс, и он легко мог бы порадовать дедушку, подсчитав в уме, что выпало тогда ему аж 2900 % прибыли. Только вот деды уже два с половиной года как не было, а больше никто пистоновской соображалкой особо не интересовался.

В спецклассе оно ведь как: раз ты умный, значит — не футболист. Вот волейболисты там или фехтовальщики, не говоря уже о похожих на девочек фигуристах — они типа умные, а футболисты — вроде боксеров, отбитые все наглухо. Пистон, между нами говоря, очень хотел быть футболистом и никем другим, поэтому если он и знал ответ задачи на уроке, то молчал себе в тряпочку, потому что спецкласс — на то он и спецкласс, все свои, и только начнешь умничать за проценты с дробями, как сразу решат, что футболистом тебе не быть и место твое — на банке[7].

Пистон этот подход не сам вычислил — был пример: давно, еще когда он ходил пешком вровень с табуретами, Виталик играл в той же седьмой ДЮСШ[8]. Так был у них в классе один такой умный, причем вратарь[9], и тренер его в основу не ставил, потому шо умничал этот пацан много. Раньше Пистон помнил весь Виталиковый год по фамилиям, но много времени прошло, так что этот умник-вратарь так и остался бесфамильным не то Гешей, не то Гариком, живым примером того, как не надо вести себя в команде.

Фотка братухиного года висела рядом с пистоновской командой, над кроватью в их с Катькой комнате. Фотографировали перед какими-то соревнованиями, на традиционном месте — у забора возле стадиона, да и в той же старой синей форме с длинным рукавом, в которой переиграло годов десять, не меньше. Веталь на ней стоял между тренером, Андрей Николаичем, и неизменным представителем райкома комсомола, бывшей прыгуньей в высоту Плесоцкой. Руки на груди, левое плечо вперед, чтобы капитанскую повязку было хорошо видно.

Он был высокий, как батя, поэтому как начал играть переднего защитника, так и закончил. Остальные фотки Виталика матушка прибрала после суда, но эта осталась — вполне возможно, шо она решила, будто это пистоновская команда.

Братану сидеть еще лет пять, в лучшем случае он мог выйти в девяностом году, когда Пистон по своему жизненному плану должен был попасть в заявку сборной СССР на чемпионат мира. Не в основе, конечно, ему ж тогда всего восемнадцать будет, но в качестве самого перспективного таланта страны, который может и сетку с мячиками с автобуса