Читати книгу - "Кобзар"

Сяде на пісочку… І рибалка випливає, Несе на сорочку Баговиння зеленого; Поцілує в очі - Та і в воду: соромиться На гнучкий дівочий, На стан голий подивиться. І ніхто не знає Того дива, що твориться Серед ночі в гаї. Тілько вітер з осокою Шепче: «Хто се, хто се Сидить сумно над водою, Чеше довгі коси?»

С.-Петербург, декабря 8, 1841 року

Песня караульного у тюрьмы

Из драмы «Невеста»

Старый гордый воевода Ровно на четыре года Ушел на войну. И дубовыми дверями, И тяжелыми замками Запер он жену. Старый, стало быть, ревнивый, Бьется долго и ретиво. Кончилась война, И прошли четыре года. Возвратился воевода. А жена? Она Погрустила и решила: Окно в двери превратила. И проходит год - Пеленает сына Яна Да про старого про пана Песенку поет: «Ой баю, баю, сын мой, Ян мой милый! Когда б воеводу татары убили, Татары убили или волки съели! Ой баю, баю на мягкой постели».

[Грудень 1841, С.-Петербург]

Слепая

Поэма

«Кого, рыдая, призову я Делить тоску, печаль мою? В чужом краю кому, тоскуя, Родную песню пропою? Угасну, бедный, я в неволе! Тоску мою, печаль мою О прежней воле, прежней доле Немым стенам передаю. О если б стон моей печали И звук заржавленных цепей, Святые ветры, вы домчали На лоно родины моей И в мирной куще повторили, Где мой отец и мать моя Меня лелеяли, любили! А братья? Грешная семья! Иноплеменникам за злато От стад, елея и вина Родного продали вы брата, Как на заклание овна. О боже, боже Иудеи, Благий творителю земли, Не наказуй родных злодеев, А мне смирение пошли!»

Такую песню тихо пела, Сердечной грусти предана, Слепая нищая; она У барского двора сидела У незатворенных ворот. Но из ворот никто не йдет, Никто не едет,- опустели Хоромы барские давно; Широкий двор порос травою; Село забвенью предано; С патриархальной простотою, С отцовской славою святою Забыто все. Село молчит; Никто села не посетит, Не оживит его молвою. Как у кладбища, у ворот Сидит скорбящая слепая И псальму грустную поет. Она поет, а молодая Дочь несчастливицы моей Головкой смуглою прильнула К коленам матери своей; Тоски не ведая, заснула Сном непорочной простоты. В одежде грубой нищеты Она прекрасна; полдень ясный Моей Украины прекрасной Позолотил, любя, лелея, Свое прекрасное дитя. Ужели тщетно пролетят Дни упоения над нею И светлой радостью своею Ея тоски не усладят? Она прекрасна, мать калека - Кто будет ей руководить? Придет пора, пора любить, И злое сердце человека Ея любви не пощадит…. невинным сном Оксана спит, а мать слепая, Уныло-тихо напевая, И каждый шорох сторожит. И если ветер, пролетая, Упавший лист пошевелит, Она немеет, и дрожит, И робко к сердцу прижимает Свое единое дитя, Свою единую отраду, Незрящей памятью следя Давно минувших дней усладу Печальной юности своей. Она изведала людей! И у забытой сей ограды Они ее не пощадят; Они готовы растерзать Ея дряхлеющие руки… Для их невнятен стон разлуки, Чужда им матери любовь. Они твердят - закон таков: «Не должно в прахе пресмыкаться И подаянием питаться Прекрасной юной сироте; И мы ее оденем златом, Внесем в высокие палаты И поклонимся красоте, Раскроем мир иных видений, Иных страстей высокий мир. Потом… потом…» И ваш кумир, Богиня ваших поклонении, От фимиама упилась И закоптела от курений; А ваша мудрость отреклась От обещанья; горстью злата, Великодушно бросив ей, Затмили блеск ея очей. И вот она в грязи разврата, Во славу дряхлых ваших дней, Перед толпою черни пьяной Пьет кубок… И запивает сердца раны. Не вы виновны, но она! Вы дали все, что должно было Наложнице презренной дать. А сон девичий обновили, А возвратили ль благодать Ея невинных помышлений? Ея невинную любовь, И радость тихих упоений, И целомудренную кровь Вы обновили ль? Не могли! Но, чада грешные земли! Вы дали ль ей восторг объятий Родного, милого дитяти, Кому бы, бедная, она Себя в сей мир переливала И тайну жизни открывала, Сердечной грусти предана? Развратной, бедной вашей кровью Вы не могли ей повторить Восторги девственной любови; Ея пустили вы влачить Остаток дней в мирской пустыне; И о родном, едином сыне Ей не придется получить Отрадной весточки сдалека. Чужие дети напоят Ее в предсмертный час жестокий, И одинокий гроб с упреком Чужие дети понесут. Но если ей судьба судила, Чтобы родимая рука Очи уснувшие закрыла, Тесна ее тогда могила, Постеля вечная жестка! Ея малютка за позором Безмолвно по миру пойдет, И в светлый праздник у забора Яичко красное возьмет, И со слезами и укором Свою родную помянет.

Осенний полдень, полдень ясный Родимой, милой той земли, Мои где годы расцвели, Где так напрасно, так несчастно В недоле бедной протекли,- Осенний полдень, полдень ясный, Как друга юности, любя, Чужими звуками тебя Позволь приветствовать, прекрасный! Ты тот же тихий, так же милый, Не знаешь времени,- а я! Не то я стал, что прежде было, И путь унылый бытия, И ноша тяжкая моя Меня ужасно изменили. Я тайну жизни разгадал, Раскрыл я сердце человека, И не страдаю, как страдал, И не люблю я: я калека! Я трепет сердца навсегда Оледенил в снегах чужбины. И только звуки Украины Его тревожат иногда. Как эхо памяти невинной, В их узнаю мою весну, Мои унылые досуги, И в их я таю, в их тону. И сердца тяжкие недуги, Как благодатною росой, Врачую ими, и молюся, И непритворною слезой С моей Украиной делюся. Но глухо все в родном краю! Я тщетно голос подаю, Мне эха нету из дубровы Моей козачки чернобровой. Там все уснуло! Пустота Растлила сердце человека, И я на смех покинут веком - Я одинокий сирота!

Осенний полдень, догорая, Поля нагие освещал, И лист увядший, опадая, Уныло грустное шептал О здешней жизни человеку. Такой порой моя калека, Слепая нищая моя, И дочь красавица ея - Она спала, а мать сидела И тихо, грустно тихо пела, Как пел Иосиф про свой род, Сидя в египетской темнице. А в поднебесье вереницей С дубров украинской земли На юг летели журавли. Чему ж бы ей, как вольной птице, Туда, где лучше, не лететь И веселее не запеть? Какая тайна приковала К жилищу мрачной тишины Своей сердечной глубины Она еще не открывала Ни даже дочери своей; Она лишь пела и грустила, Но звуки дочерних речей В ней радость тихую будили, Быть может,