Читати книгу - "Одіссея практиканта"

Не знаю, сколько лет пребывал бы я в заблуждении, но однажды к нам в гости, как он сказал, «на огонёк», заглянул бывший боец партизанского отряда, некто дядя Федя, которому мой отец спас жизнь, сделав под огнём врага неотложную операцию. Я, стараясь показать себя перед гостем не маменькиным сыночком, а, хоть и не взрослым, но мужчиной, видимо очень мешал фронтовикам вспоминать былое, горланя своё любимое «Я вам не скажю»… Дядя Федя, видимо устав от моего вокала, сосредоточено потёр виски и сказал отцу:

– Насчёт слуха – не скажу, но голос у парня таки есть… а ну-ка иди сюда, – позвал он меня.

– Что ты там про перец выдумал?

– Какой ещё перец? – Не понял я.

– Ты же поёшь, что Костя-моряк обожал перец, или перец – Костю…

– Не про перец, а про пэрэсов, набычился я.

– Про кого? – удивился дядя Федя.

– Ну, про этих, про пэрэсих, которые обожали дядю Костю…

Отец беззвучно сотрясался от смеха, прикрыв широкой ладонью и рот и нос, дядя Федя хохотал в открытую, от всей души, вытирая рукавом кителя глаза.

– Ты, Федя, чего смущаешь парня, еле справившись со смехом, сказал отец, – не один он такой, – помнишь, как в госпитале наша медсестричка пела:

– «Знайомий город синій дим ковтає»… – Пусть поёт, как понимает.

Мне было жутко неловко, я начал быстро пятиться к двери.

– Эй, братишка, ты куда? – остановил меня дядя Федя. – Постой, разве матросы друг на дружку обижаются? Ну, иди ка сюда, не сердись, я тебе кое-что объясню. Молдаванка и Пересыпь – это такие районы в Одессе. Молдаванка потому, наверное, что там много молдаван живёт, там ведь Молдавия – шапкою докинуть можно, а Пересыпь – там они, вроде, море пересыпали. Я был озадачен.

– Дядя Федя, а разве море можно пересыпать? Может молдаване хотели его перелить?… Дядя Федя округлил глаза.

– О-о-о! Да ты, братишка, далеко пойдёшь! Доктор, давай выпьем за то, чтобы наши пацаны никогда не пересыпали то, что можно перелить, и никогда не переливали то, что можно пересыпать!

…Первая моя встреча с Одессой состоялась через много-много лет после того памятного случая. Много чего с тех пор было перелито и пересыпано… Я стал студентом и был направлен на летнюю производственную практику в пуско-наладочную организацию, которая, в последствие, и стала моей судьбой.

В то лето наша группа из трёх (включая и меня) человек колесила по Николаевской области, выполняя монтаж и установку сигнализаторов предельных уровней в барабанах паровых котлов локомобильного типа. (Те, кто не знает, что такое локомобиль, пусть представят себе паровоз вверх колёсами, которые не бегут по рельсам, а вращают длинный раздаточный вал, пронизывающий весь цех. К шкивам этого вала, ременной передачей, подсоединяются всевозможные станки и устройства).

Сигнализаторы, чтобы нам не надрываться, таская их с объекта на объект, наша фирма рассылала по почтамтам областных и районных центров, по пути следования группы. После возвращения в Киев, выяснилось, что у соседней группы случилась заминка и некому устанавливать в Килие сигнализатор, находящийся в почтамте Одессы. К тому же, нужно было забрать невостребованный сигнализатор из Николаева. Таким образом, я оказался в утреннем автобусе Николаев – Одесса.

Вот, наконец, и легендарная Одесса Кости-моряка. Смотрю во все глаза в запылённое окно и всё большее и большее разочарование овладевает мною… Эта пыльная листва, эти серые безликие дома… неужели это и есть та самая «Жемчужина у моря»… Но вот и автовокзал. Коллеги помогают навьючить рюкзак с сигнализаторами, в правой руке тяжеленный прибор для проверки контуров заземления МС-08, левая рука сжимает поручень автобуса, правая нога вот-вот коснётся земли…

– За шё ты кидаешь этот стабилизатор? Передо мною стоит типичный, как из кино, одесский «Жёра», вращая пропеллером ключик замка зажигания на указательном пальце.

– Мы шёто мне уже скажем, или как? – вопрошает он, видя мою лёгкую растерянность.

– Это не стабилизатор, – нахожусь я.

– Я шё, спрашиваю его фамилию, паспорт или, скажем, родословную? Я же тебя по-человечески спрашиваю, за шё ты кидаешь этот сундук твоей бабушки?

– Так это ж не мой прибор. Это собственность фирмы…

– Нет, ну вы посмотрите на него, – бьёт себя по бёдрам Жёра, – совсем дикий человек! Ты не рановато с пальмы слез? Тебя шё, мама так и не успела научить, как беседовать с цивилизованными людьми из культурного общества? Я же тебя на последнем издыхании организма спрашиваю, ты таки кидаешь, или как?

– Не, я не продаю, – помотал головою я.

– Ну, так бы и сказал, шё дурак, – с облегчением произнёс Жёра и, прибавив обороты своему пропеллеру, умчался искать более цивилизованного собеседника. Да, наконец-то понял я, это-таки Адесса…

Теплоход на Измаил отчаливал поздно вечером, у коллег моих были свои дела в Одессе и меня отпустили в «свободное плавание», условившись о встрече уже у теплохода. Я медленно поднимался по Потёмкинской лестнице, старательно обходя цыганские пикеты, которые оживлённо вершили судьбы попавшихся на крючок простаков. Куда идти? Что я знал об Одессе кроме памятника Дюку Де Решилье, который уже был виден, Оперного театра, Дерибасовской и, благодаря Куприну, Гамбринусу… И всё же, как это всё найти и куда сейчас направиться? Погружённый в эти размышления, я дошёл до половины лестницы.